Неточные совпадения
В ненастные дни мы собирались у Язя, на кладбище, в сторожке его отца. Это был человек кривых костей, длиннорукий, измызганный, на его маленькой
голове, на темном лице кустились грязноватые волосы;
голова его напоминала засохший репей, длинная, тонкая шея —
стебель. Он сладко жмурил какие-то желтые глаза и скороговоркой бормотал...
Стоя рядом с ним, мать видела глаза, освещенные теплым и ясным светом. Положив руки на спинку стула, а на них
голову свою, он смотрел куда-то далеко, и все тело его, худое и тонкое, но сильное, казалось, стремится вперед, точно
стебель растения к свету солнца.
Назанский печально, с долгим вздохом покачал
головой и опустил ее вниз. Лодка вошла в камыши. Ромашов опять взялся за весла. Высокие зеленые жесткие
стебли, шурша о борта, важно и медленно кланялись. Тут было и темнее и прохладнее, чем на открытой воде.
Голова Джеммы опять наклонилась. Она вся исчезла под шляпой; виднелась только шея, гибкая и нежная, как
стебель крупного цветка.
Между крестами молча ходили люди. Кожемякин издали увидал лохматую
голову Ключарева; певчий без шапки сидел на чьей-то могиле и тихонько тонким прутом раскачивал
стебель цветка, точно заставляя его кланяться солнцу и земле.
Рука в запястьях, которые не были сняты ночью, висит, как
стебель, левая, также нагая от самого локтя, держит упавшую
голову.
«Куда торопишься? чему обрадовался, лихой товарищ? — сказал Вадим… но тебя ждет покой и теплое стойло: ты не любишь, ты не понимаешь ненависти: ты не получил от благих небес этой чудной способности: находить блаженство в самых диких страданиях… о если б я мог вырвать из души своей эту страсть, вырвать с корнем, вот так! — и он наклонясь вырвал из земли высокий
стебель полыни; — но нет! — продолжал он… одной капли яда довольно, чтоб отравить чашу, полную чистейшей влаги, и надо ее выплеснуть всю, чтобы вылить яд…» Он продолжал свой путь, но не шагом: неведомая сила влечет его: неутомимый конь летит, рассекает упорный воздух; волосы Вадима развеваются, два раза шапка чуть-чуть не слетела с
головы; он придерживает ее рукою… и только изредка поталкивает ногами скакуна своего; вот уж и село… церковь… кругом огни… мужики толпятся на улице в праздничных кафтанах… кричат, поют песни… то вдруг замолкнут, то вдруг сильней и громче пробежит говор по пьяной толпе…
Я отправился вдоль одного из берегов пруда — и наконец в самой почти его
голове, у небольшого залива, посреди плоских и поломанных
стеблей порыжелого камыша, увидел громадную, сероватую глыбу…
Сучки какие-то и толстые
стебли прут в спину,
голова затекает, в носу крутит от мелкой сенной пыли, нельзя курить.
Липа своими сучьями заглушила ее, и черемуха протянулась аршин на пять прямым
стеблем по земле; а когда выбралась на свет, подняла
голову и стала цвести.
Не хотелось уходить, я все останавливался. Из ржи тянуло широким теплом, в чаще зеленовато-бледных
стеблей непрерывно звучал тонкий звон мошкары. Через
голые ноги от теплой земли шла какая-то чистая ласка, и все было близко, близко…
К ночи пошел дождь, стало очень холодно. Мы попробовали затопить кханы — широкие лежанки, тянувшиеся вдоль стен фанзы. Едкий дым каоляновых
стеблей валил из трещин лежанок, валил назад из топки; от вмазанного в сенях котла шел жирный чад и мешался с дымом. Болела
голова. Дождь хлестал в рваные бумажные окна, лужи собирались на грязных подоконниках и стекали на кханы.
Впереди и кругом, далеко во все стороны зыбились на тонких
стеблях тяжелые колосья, над
головой было безбрежное, пламенное июльское небо, побелевшее от жары, — и ничего больше: ни деревца, ни строения, ни человека.